ИМЯ Кирилла СЕРЕБРЯННИКОВА входит в число самых известных среди молодых режиссеров. Он снял сериал "Ростов-папа", поставил ставший сенсацией спектакль "Пластилин", скандальные "Откровенные полароидные снимки" в Театре им. Пушкина, "Терроризм" во МХАТе им. Чехова, "Сладкоголосая птица юности" с Мариной Нееловой в "Современнике". И что ни спектакль - то событие, повод для бурных дискуссий. "Театральное товарищество "814" Олега Меньшикова в сентябре намерено представить премьеру - лермонтовского "Демона" в постановке Серебрянникова.
- КИРИЛЛ, вам - тридцать три. Что это для вас: этап или, скажем, нечто метафизическое?
- Простите, а сколько лет вам?
- Двадцать девять.
- Значит, вы скоро почувствуете, что это такое. Верите ли, ни о чем подобном никогда не думал. Пока не дожил. 33 - это логическое продолжение тридцати. А вот в тридцать у меня была чудовищная депрессия. Кошмар. Двадцать-двадцать и вдруг... тридцать. Мне стало так плохо, и я понял, что... про старость не врут. Не знаю, как это сформулировать... Наверное, надо обратиться к психоаналитикам, и они все объяснят. И главная проблема не в возрасте, а в несоответствии внутреннего состояния внешнему. Ты видишь в зеркале старую и отекшую рожу, а внутри - тебе 15.
- Вы как-то выразились, что "искусство обязано быть одноразовым". А ваши спектакли тоже из этой категории?
- Понимаете, за долгие годы из потока деятелей, связанных с искусством, благодаря дару ли свыше, личным ли усилиям, трудолюбию ли, но выделяются только некие абсолютные величины. Сегодня это, скажем, Марина Неелова, Олег Меньшиков, Константин Райкин, Олег Табаков, Галина Тюнина... То есть люди очень крупные... Конечно, к ним слово "одноразовый" никоим образом неприменимо. Это судьбы. Это кумиры. Основа для движения дальше. Если же говорить о том, как я отношусь к тому, что мои спектакли исчезают, - отношусь к этому прекрасно. Театр не должен костенеть. Если я вижу, что потенциал спектакля исчерпан, что людям, занятым в нем, стало друг с другом творчески неинтересно, то такой спектакль нужно закрывать, даже если он и пользуется огромным успехом.
- Говорят, вы и телесъемку спектакля не приемлете?
- Потому что это кошмар. Достаточно того, что есть кино. Пусть оно фиксирует на всю жизнь. А театр - вещь сиюминутная. Да, можно что-то там снять на память, но показывать это всем ни в коем случае нельзя. Телесъемка спектакля - это другой род деятельности. Совершенно отдельная история. К спектаклю она никакого отношения не имеет. Да, телеспектакль "Соло для часов с боем" оставил нам образы тех мхатовских стариков, но он ведь никак не может сравниться с настоящим. Он не передает и сотой доли того. В общем, я против телесъемки своих спектаклей.
- А в какой стране сделан фильм, для вас важно?
- Нет. Я, конечно, вижу принадлежность к кинокультуре. Что бы ни делали, например, американцы, принадлежность к их мощнейшей кинокультуре видна всегда. Европейские фильмы тоже не узнать невозможно. Но вот идентифицировать, скажем, австралийское кино уже не смогу. Японское же легко отделю от корейского. Индийские фильмы узнаю (смеется).
- Ну, индийские-то, наверное, узнают все... Если б вам предложили выбор: снять фильм в Европе или в Америке, вы куда бы поехали?
- Мне неизвестно ни то, ни другое, потому любое предложение было бы одинаково интересно. Ну а поскольку Америка - это гипертехнологии, а мы по этой части не очень, то, наверное, больше шансов у меня было бы в Европе. Американцы ведь нас до себя никогда не допустят, потому что у нас руки, извините, известно из какого места растут.
- Но это же, можно сказать, наша гордость...
- Ну, если они смогут перековать это в какой-то коммерческий продукт, тогда, конечно... Понимаете, русское кино заложило свою нишу кирпичом и никак не может ее найти. Ведь был же экспорт, который "елся" во всем мире. Эйзенштейн, Бондарчук, Тарковский... То есть то самое авторское кино. Было же!
Школа партнеров