У большинства москвичей Рождество за последние 90 лет превратилось в дубликат Нового года. Причём дубликат усечённый - рождественские традиции подзабыты, и от праздника остаётся разве что стол. Да и тот какой-то дико утрированный.
ТРАДИЦИОННОЕ блюдо еврейской кухни селёдка под шубой, повергающий в ступор любого европейца советский салат оливье и непонятно из каких соображений - якобы рождественская индейка, залетевшая к нам из-за океана. От этого становится грустно. Если уж Рождество, некогда открывающее самый весёлый праздник, Святки, отмечают абы как, то о самом "русском новогоднем карнавале" практически забыли. Что-то, вроде "до первой звезды нельзя!" и "раз в крещенский вечерок девушки гадали", еще смутно брезжит, но не даёт никакого представления о том, что творилось в старой Москве с Рождества до Крещения.
Трое саней для свиней
КСТАТИ, дурацкая реклама про "первую звезду, до которой нельзя", абсолютно лжива. Может быть, в Питере и было принято сразу при появлении первой звезды накидываться на водку, буженину и свиную колбасу с кровью, но в Москве чтили древние обычаи. При появлении звезды полагалось ужинать всего лишь бедной кутьёй (каша из размоченных пшеничных зёрен или риса с изюмом), потом идти в церковь на службу. Вернувшись, закусывали кутьёй богатой (разваренная каша с тёртым маковым зерном и мёдом). И только потом, поздним утром, накрывали московский рождественский стол. Вопреки распространённому мнению ни гусь, ни индейка за этим столом не главенствовали, а если и допускались, то только под тлетворным европейским влиянием. Основа основ - свинина во всех видах. Москвичи с достатком планировали рождественский стол так: "Плохо-плохо, а две тушки свиных необходимо, да чёрных поросят, с кашей жарить, десятка три, да поросят белых, на заливное, молошничков, два десятка, чтобы до заговин хватило, да кур-уток, да потрохов, да ещё солонины не забыть, да рябчиков сибирских, да глухарей-тетёрок, да... - трое саней брать надо!" Варёная свиная голова с капустой и горошком не сходила со стола до самого Крещения. Как и медовые пряники, ломанцы, которые кое-где в Подмосковье чуть ли не до конца XIX в. пекли в форме свастик и которыми потом, размочив их в крещенской воде, хозяйки кормили коров и овец. А до Крещения этими пряниками и водкой угощали, согласно "Домострою", всех прохожих и даже врагов: "Да еще недруга напоити и накормити, ино вместо вражды дружба".
Но обжорством и пьянством буйство на Святки не ограничивалось. И дело здесь не только в гаданиях или колядках. Святки не зря называли русским карнавалом - в эти две недели на Москве разворачивались такие действа, что куда там Камасутре. В святочные вечера московская молодёжь собиралась большими компаниями: "мужие и юноше с жёнами и девками ходят по улицам и к бесовским песням многие сквернословия присовокупляют, и плясания творя на разжжение блудных нечистот и утех..." А в "жировой", то есть специально предназначенной для вечеринки избе, творился полный беспредел. Снимались всякие ограничения на "блудные утехи", "свальный грех" считался в порядке вещей, но особо пылких подстерегала опасность: иной раз мужику случалось утащить в сени целоваться чернобровую девицу, а та на поверку оказывалась переодетым парнем. Правда, реальной содомии не допускалось - над проколовшимися смеялись и набивали штаны снегом, а подставные "девицы" садились на место, ожидая очередного захмелевшего гостя.
Тащи на крышу сани!
ОТНОСИТЕЛЬНО чинные "христославцы", ходившие колядовать со звездой и хорошо знакомые нам по произведениям Гоголя, существовали только в Малороссии. Московские святочные забавы были гораздо круче привнесённых из католической Европы благостных представлений с волхвами и пастухами в рождественских вертепах. В порядке вещей было залить в печную трубу пару-тройку вёдер холодной воды, затащить на крышу избы сани или таранить избу специально припасённым бревном, норовя попасть в красный угол, да так, чтобы иконы повалились на пол. А вместо отроков-псалмопевцев в дома вваливалась пьяная толпа в страшных "харях" (масках, см. фото) и устраивала дебош. Большим любителем таких забав был Пётр I, который, если верить источникам, сильно обижался, если ряженым не выставляли угощения или хозяева корчили кислые мины: "На Святки князя Белосельского за строптивость раздели нагишом и голым его гузном били куриные яйца в лохани, а боярина Мясного надували мехами в задний проход, отчего тот вскорости и помер". Но, как правило, дебош обходился без членовредительства - одной битой посудой и мелким воровством. Да и то наворованным во время Святок нельзя было пользоваться в хозяйстве, а полагалось пропить до Крещения.
Мало-помалу языческий святочный разгул принимал в Москве цивилизованные формы. Аристократия больше не опасалась за целость куриных яиц - государи уже не имели обыкновения вламываться в дома. Вошли в моду святочные домашние спектакли - на Святки 1829 г. у московского губернатора в роли сестры Дидоны блистала Натали Гончарова. Простой люд довольствовался балаганной классикой - в самом начале хита народной драматургии "Повесть о царе Максимильяне и его сыне Адольфе" выходил мужик с мочальной бородой и объявлял: "Я - паршивая собака царь Максимильян!", и добродушные москвичи награждали актера аплодисментами и водкой. Немного позже, уже к концу XIX в. в московских балаганах ставили кроме "Максимильяна" и такие шикарные спектакли, как "Московский купец на шаре поднялся и к диким в плен на остров попался" и "Суматоха в булочной, или Наказанные ловеласы". Но это уже было на излёте святочных традиций.
А сейчас максимум, на который способны москвичи, - тяпнуть водки, закусить селёдкой под шубой и "дурить" на старый Новый год.
Смотрите также:
Жанна Йовович - ее звали Мила д'Арк "Жанна д'Арк"