Он не имел званий. Не состоял ни в Союзе писателей, ни в Союзе композиторов. Он - поэт, актёр, бард - стал самым народным. Всенародным.
"В ЭТОТ день ему исполнилось бы..." - есть такая формулировка для подобных дат. "И не то чтобы с чем-то за сорок. Ровно семьдесят - возраст смертный", - пел Галич, правда, о другом и по другому поводу. Для Высоцкого "возраст смертный" и был как раз 42, "сорок с лишним". Почти 28 лет мы живём без него. Поколение выросло.
В "нулевом" времени
БЕЗ него? Или всё-таки с ним? Изданы его проза, стихи, записаны все песни (их количество исчисляют сотнями). Ему поставили памятники, создан его музей, ему посвящены научные работы, вышли роскошный 8-томник сочинений (в Германии) и другие издания. В его честь устраивают конкурсы и концерты его памяти. Его даже "проходят в школах"! А при жизни его просто любили люди, по словам его друга актёра Всеволода Абдулова, "за то, что он невероятно живой, живее, чем все мы, вместе взятые, - смешной, невозможный, заводной, наивный, мудрый". "Он на съёмочной площадке излучал такую бешеную энергию, что казалось, будто воздух вокруг него начинает потрескивать", - вспоминает кинорежиссёр Александр Митта. "В нём была всепоглощающая охота объять необъятное", - говорит Вениамин Смехов. "Мой финиш - горизонт, а лента -край земли..."
Ему было трудно, узко даже в труппе потрясающе талантливого Театра на Таганке. Он по-настоящему, всегда и везде, всю жизнь был один. Выбирался своей колеёй. Одинокий волк из его же песни "Охота на волков". Иноходец, тоже из песни. Ну не вписывался человек во всевозмож
ные рамки, привычные мерки и прочее. Он был настоящей звездой, а не сегодняшним гламурным, мишурно-блеску-чим "плевочком" в небо. Не зря же с юности у него было прозвище - Высота.
Его не только невозможно представить состарившимся - он кажется немыслимым в наше время, уже точно и жёстко названное "нулевым". Он прожил и завершил свою жизнь, как собственную песню, в свой срок. В самом деле, что бы делал Высоцкий сегодня, чем занимался? Играл на Таганке, которая разделилась надвое? Снимался в боевиках? Тусовался на фестивалях и светских раутах? Пел на корпоративных вечеринках или официозных концертах? Прикупил коттеджик на Рублёвке и демонстрировал роскошь гостиных и спален в глянцевых журналах?
Как его хоронили! Я не видела более сплочённого, достойного сообщества тысяч людей, объединённых болью (не толпы, не массы), - в нескончаемой очереди к театру, в окнах, на крышах, бал.конах, столбах! И его голос из сотен магнитофонов... Лишь раз, когда выносили гроб, возникла опасность давки, но Любимов в мегафон попросил: "Люди, остановитесь! Вы любили его, он любил вас, дайте ему спокойно пройти его последний путь!" И люди расступились.
Разрывающий изнутри дар
ОН БЫЛ запрограммирован, казалось, жить лет двести. "Он по жизни шагал над помостом - по канату,по канату, натянутому, как нерв".
Могучий организм, посто.янно переживавший немыслимые нагрузки - и творческие, и, мягко говоря, нетворческие. Мощнейшая энергетика: его голос способен взры.вать, разрывать, вспарывать пространства и души.
"Поэты ходят пятками по лезвию ножа - и режут в кровь свои босые души!"
Да и не могло, наверное, быть иначе. Есть люди, кото.рые всю жизнь тлеют, изо всех сил оберегают себя, любимого, холят и лелеют, а уж если расходуют, так предельно экономно. Высоцкий жил взахлёб, вразнос, наотмашь, сжигая себя, а в последние годы
уничтожая. Не зря же говорят: алкоголизм, а тем более наркомания (частые спутники талантов) - это замедленное, скрытое, растянутое во времени самоубийство. Он маялся, страдал, пытался многократно победить зависимость, невыносимую для столь свободного внутренне человека,
- не удалось. "Мы тоже дети страшных лет России, безвременье вливало водку в нас".
"Не ломаюсь..."
И ВСЁ-ТАКИ он сгорел не от "безвременья". Убила эпоха - слишком схематично. Его уничтожить было невозможно, отмечают те, кто его знал. "Такого попробуй угробь!"
Как ни парадоксально, он родился и жил очень вовремя, то было его время, душившее его, но при этом давшее ему силу, - то, а не наше.
Он был обречён умереть, не дожив до благородных седин, почестей и оздоровительного бега трусцой. Его вторая жена, Людмила Абрамова, сказала: "Если бы он не умер тогда, в 1980-м, всё равно бы скоро сгорел". Он умел всё делать только на грани. Иначе не мог и не хотел: "Рвусь из сил и - из всех сухожилий", "я скачу, но я скачу иначе... по-другому, то есть - не как все"...
Его голос рвался куда-то в космос. Не зря его так любили космонавты. А лучшим итогом спектаклей или концетов были для него вымокшая рубашка, порванные струны гитары и содранные до мяса пальцы.
Зачем ему всё это было надо? - спросит некто разум-ненький и рассудительный в наш век дешёвеньких богатеньких кумирчиков, амбициозных, капризных, с их
вечными "фанерами" и гига.нтскими гонорарами. А он просто не мог по-другому. "Я к микрофону встал как к образам... Нет-нет, сегодня точно
- к амбразуре".
И, как ни странно, именно в этой его счастливой самоотдаче, хоть и завершившейся трагическим самосожжением, суть его натуры. Но мысль не отпускает: нужен ли он был бы сегодня? С этим его: "Не ломаюсь, не лгу - всё равно не могу!" С его максимализмом, искренностью, "настоящес-тью"? Ведь "у нас любить умеют только мёртвых".
Он мог завоевать любую аудиторию. И его обожали все
- шофёры, рыбаки, спортсмены, космонавты, академики,врачи, студенты, продавщицы, стюардессы. "Доценты с
кандидатами" и слесари - все
считали его своим в доску.
Сейчас в моде этакая душевная некрофилия - всё разрешено, и прорвало плотину. Усиленно ищут гряз-цу, порчу, пороки в жизни ушедших: пил - не пил, кололся - не кололся. Словно забыв, во-первых, что, по Чехову, "талантливый человек в России не может быть чистеньким" и, во-вторых, по Пушкину, даже если "он и мал и мерзок", то "не так, как вы, - иначе". Имя Высоцкого обросло невероятным количеством слухов, сплетен, дрязг, делёжек, "подробностей". Всем жаждущим "правды и только правды" о жизни Высоцкого лучше бы вслушаться в его песни: "Я не люблю, когда мне лезут в душу, тем более - когда в неё плюют", и "когда чужой мои читает письма, заглядывая мне через плечо", и "я ненавижу сплетни в виде версий". "Пусть впереди большие перемены - я это никогда не полюблю!" Он будто напророчил в 1969 году грядущие изменения.
Все очень талантливые люди - пророки. Высоцкий напророчил и собственную судьбу, написав в последнем (оказалось - предсмертном) стихотворении: "Мне есть что спеть, представ перед Всевышним, мне есть чем оправдать.ся перед ним". Он сказал ещё как-то незадолго до ухода: "Я или умру, или выскочу". Не выскочил.
Он даже жизнью в конце концов распорядился сам:
"Я перетру
И золотую цепь перегрызу,
Перемахну забор,
ворвусь в репейник,
Порву бока -
и выбегу в грозу!"
Смотрите также:
Его мысли - его скакуны