Наша газета - прежде всего для людей старших поколений, которые беззаветно создавали и защищали великую страну. Сейчас Россия вновь подвергается нелегким испытаниям, и вновь становятся востребованы нравственные устои и ценности наших стариков, их знания и исторический опыт. Величайшей вершиной подъема народного духа в истории страны была и останется Великая Отечественная война. Конечно, о ней написано немало мемуаров, опубликовано множество документов, но это - официальная история. А ведь у каждого война была своя - свои победы и поражения, горечь и радость, боевые друзья и подруги, встречи и расставания, потери и приобретения... "АиФ. Долгожитель" призывает всех, кто помнит нелегкие военные годы, поделиться личными воспоминаниями и внести свою лепту в создание народной истории войны. Ваши рассказы будут опубликованы на страницах "Долгожителя" и сборников "Народная война".
Воевал как все
Я не виделся с братом целых семь лет и, приехав в свой родной Новочеркасск в далеком сорок седьмом, естественно, не узнал его. Широкоплечий, статный, красивый - Игорь с первых минут нашей встречи стал для меня, двенадцатилетнего мальчишки, воплощением мужества и доблести. И хотя мне самому пришлось хлебнуть лиха в тяжелые военные годы: голод, холод, спешная эвакуация на теплоходе под непрерывными бомбежками - все это меркло и забывалось на фоне судьбы любимого брата, который почти в таком же возрасте ушел добровольцем на фронт...
Правда, ушел он не один, а вместе со своей мамой - моей родной тетей, весной сорок третьего года, когда был освобожден и наш маленький город Новочеркасск. Это был, наверное, единственный случай за всю историю Великой Отечественной войны, когда тринадцатилетний подросток стал настоящим бойцом Красной армии.
Однако, прежде чем он стал рядовым одного из ее полков, его маме - Нонне Павловне Лучине - пришлось буквально пробиваться к командующему 24-й гвардейской дивизии генералу П. К. Кошевому, который личным приказом зачислил мать и сына в свое прославленное боевое соединение. Игорь стал связным при штабе.
В один хмурый апрельский день новый связной доставил срочный пакет в часть, расположенную на переднем крае. Доложил о прибытии комбату и почти тут же услышал крики и выстрелы: как выяснилось позже, в тыл части был выброшен парашютный десант. Все, кто был в землянке, похватав оружие, выбежали из нее и заняли круговую оборону.
В пылу скоротечного и жестокого боя никто даже не вспомнил о связном. Игорь же, никогда не расстававшийся с автоматом, затаился за деревом. Лежа на мокрой холодной земле, он внимательно всматривался в приближающиеся фигуры вражеских десантников, которые передвигались короткими перебежками. Один из немцев выскочил прямо на него... Игорь вскинул автомат и короткой очередью сразил врага.
...О дальнейшей судьбе Игоря можно составить представление по боевой характеристике моего брата, подписанной командиром роты подвоза 24-й стрелковой дивизии в/ч N 28230-Д капитаном Н. Д. Кукушкиным:
"Игорь Семенович Лучина, русский, из рабочих, образование - 5 классов. В Красной армии с апреля 1943 года, в Отечественной войне - с апреля 1943 г. Гвардии мл. сержант Лучина И. С. прибыл в воинскую часть добровольно и свою службу начал с бойца. Быстро освоил технику вождения автомашины. Фронт воспитал из т. Лучины мужественного, бесстрашного и отважного водителя машины. Тов. Лучина прошел большой боевой путь с частью, которая громила немцев на Миус-фронте, Молочной, в Донбассе и Украине, в Крыму и у Севастополя. Пренебрегая смертью, гвардии мл. сержант Лучина И. С. под обстрелом и налетом авиации противника доставлял боеприпасы на огневые позиции частей, и части имели боевые успехи.
За мужество, отвагу и бесстрашие при доставке боеприпасов при штурме Севастополя т. Лучина И. С. награжден медалью "За боевые заслуги".
Игорь участвовал в штурме Севастополя, на одном из самых тяжелых его направлений - в районе Сапун-горы.
10 мая 1944 года рядовой Игорь Лучина провел свою машину по улицам освобожденного Севастополя: это право он заслужил, сражаясь на берегу Северной бухты. Что касается звания младшего сержанта и медали "За боевые заслуги", то они были присвоены и вручены Игорю Лучине в день его четырнадцатилетия, когда его гвардейская дивизия вела ожесточенные бои в лесах Белоруссии.
...В том, уже таком далеком сорок седьмом в первый же день нашей встречи мой старший брат взял меня на концерт. Мой брат был солистом-трубачем военного духового оркестра. В парадном мундире, с медалями на груди и с лихо надвинутой на черные кудри фуражкой, Игорь казался мне, сидящему в первом ряду, самым красивым и самым сильным: я еще никогда не видел, чтобы столько людей одновременно неистово аплодировали и скандировали: "Орленок!", "Орленок!" Я хорошо знал эту прекрасную песню, но так, как ее исполнил на трубе Игорь, я больше никогда не слышал: его труба не играла, а пела...
И еще хорошо помню, как я буквально вытащил из толпы поклонниц моего любимого брата, и мы неторопливо шли по ночному городу, и медали позванивали в такт наших шагов, и я, наконец-то набравшись храбрости, задал Игорю давно мучивший меня вопрос о том, как он воевал. "Воевал как все, - просто ответил Игорь. - И очень хочу, чтобы тебе не пришлось делать то же самое... Война, брат, очень тяжелое дело".
И были слезы...
Когда началась война, мне исполнилось 11, потому все военные годы я, как и многие мои сверстники, был в тылу. В то время мы жили в Кемеровской области. Ни радио, ни газет у нас не было, и о войне узнали позднее.
Отец ушел на фронт. Трудоспособных в семье, за исключением мамы, не было. Одной младшей сестренке еще не исполнилось и трех лет, старшей - пяти. Почти все вещи обменяли на еду в первый год войны. Мать изо всех сил старалась, чтобы прокормить нас. Я и младший братишка бросили учебу, так как в школу ходить было не в чем да и на голодный желудок тяжело. Как только подтаивал снег, мы шли собирать на полях гнилую картошку и колоски. Не раз травились, но как-то надо было жить.
В 1943 г. у нас организовали подростковую артель. Из котлована вручную мы выносили камни, затем их на вагонетках перевозили на дробильную фабрику, где из них извлекали золото. Смена длилась 12 часов. После работы сил хватало лишь на то, чтобы прийти домой и лечь, а назавтра опять то же самое, и так каждый день. Наряду с голодом нас мучил еще и холод. Сибирь - край снежный и морозный. Сколько было обморожений, представить себе невозможно. Однажды братишку сдуло в полном смысле этого слова, из-за сильного ветра он оказался в трех километрах от дома. Чтобы не замерзнуть, мы таскали дрова из леса на себе. Дровосеки - от горшка два вершка! Так и пережили военное лихолетье.
В конце 1945-го возвратился отец. Он схватил нас, четверых детей, в охапку и дрожащим голосом вымолвил: "Ну, ребятишки, кто-то из вас счастливый - Бог меня спас". А потом сказал матери: "Нелегко и вам было, смотри, у Митьки шея, как у старика, - вся в морщинах". А потом были слезы...
Я видел это собственными глазами
Это произошло пятого июня 1943 года. Северный фас Курской дуги. Начало сражения. Отгремела наша тридцатиминутная контрартподготовка. После зловещей тишины, наступившей по окончании артиллерийского грохота, появились над нашими позициями немецкие самолеты. Сотни! И каждый из них тоннами нес нам смерть...
Бомбардировщики летели колоннами по три в ряду. В каждой колонне по 30-40 машин. Летели красиво, нагло, как на парад, крыло к крылу. И гул их моторов с характерным подвыванием еще до бомбежки буквально вдавливал нас в землю.
Не сразу, но открыли огонь наши зенитчики. И красивые белые шары взрывов повисли у одной из колонн. Справа, слева, выше... И вдруг... невероятное! Подобного, думаю, не случалось за всю Вторую мировую. Но я видел это сам со своего наблюдательного пункта, находившегося в полутора километрах к западу от Малоархангельска.
Зенитный снаряд попал в средний самолет звена. Видимо, от детонации у него взорвались бомбы. Они в мгновение ока в клочья разорвали самолет и причинили такие повреждения летевшим слева и справа от него "собратьям", что и те тут же рухнули на землю. Одним снарядом было сбито сразу три бомбардировщика! Ни в какой Книге Гиннесса такого случая не значится. Но я видел, повторяю, видел это собственными глазами.
Моя Шура
Осенью 1942 года моя сестра Шура ушла на фронт, отец к тому времени уже воевал. Меня же эвакуировали вместе с детским садом с дачи в Переделкине в Пензу. А мама с братом остались в Москве. Летом 1944 года Шуру за хорошую службу премировали отпуском на две недели. Переночевав дома, она по просьбе мамы отправилась за мной в Пензу. Шура была уверена, что военная форма позволит ей успеть возвратиться к намеченному сроку. До Пензы она действительно добралась быстро, а вот обратно...
Я, восьмилетняя девчонка, и Шура стояли на вокзале и чуть не плакали. Билетов на Москву не было и не ожидалось. Мимо проносились переполненные поезда, и для нас с сестрой там не было места. И тогда Шура приняла отчаянное решение. Мы заняли подножку отходящего поезда и поехали. На очередной станции проводники прогоняли нас, но мы вновь становились на подножку следующего поезда. Так всю дорогу мы и прыгали с одной подножки на другую, меняя поезда и вагоны. До Москвы оставалось совсем немного, и тут нам повезло. Шура договорилась с ранеными и передала меня через открытое окно прямо в купейный вагон. Там добрые бойцы стали угощать меня тушенкой и поить чаем, а потом помогли вскарабкаться на самую верхнюю полку и попросили лежать тихо: "Скоро придет врач". Наступило утро, один из бойцов помог мне спуститься вниз и сказал, что в коридоре меня ждет Шура. Она сидела на стульчике с закрытыми глазами, раскачиваясь в такт поезду. На ее лице, покрытом темным слоем сажи, виднелись две светлые дорожки, по которым безостановочно струились слезы. Перед самой Москвой проводник по просьбе раненых разрешил сестре, которая ехала на подножке, войти в вагон...
Шура возвратилась из отпуска на фронт с небольшим опозданием, и за это ее даже посадили на "губу", как говорила мама. Тогда моей сестренке было всего лишь 22 года. С тех пор прошло много лет, но у меня перед глазами до сих пор ее лицо и глаза, полные слез. Спасибо тебе, моя Шура.
Мне захотелось написать о своей сестре, человеке удивительной судьбы и доброй души. Возможно, для кого-то случай, описанный мной, покажется ничем не примечательным. Но я думаю, что в тот далекий год моя сестра, Александра Игнатьевна Анискина, совершила подвиг. Может быть, не такой заметный, как это бывает на фронте, но очень важный для всей нашей семьи.
Нас осталось двое