Обед для "воробышка"
ИЗВЕСТНЫЙ писатель Лев Эммануилович Разгон, зять Ивана Михайловича Москвина, который в конце 20-х годов ведал в ЦК всеми руководящими партийными кадрами и сделал Ежова своим помощником, рассказывал:
- Мне Ежов нравился. Он был очень маленького роста и вызывал, как все маленькие люди, жалость, даже нежность. Он был очень тихий, всегда одет одинаково - в синюю сатиновую косоворотку и довольно мятый костюм. Он был очень молчалив, худ, и поэтому Софья Александровна (жена Москвина) его опекала и безумно за него беспокоилась. Она называла его "воробышком": "Воробышек, вам нужно побольше есть!"
"Воробышек" тихо клевал и помалкивал...
Разгон однажды спросил Москвина:
- А что, Ежов такой хороший работник? Вы его высоко цените.
Москвин подумал и ответил:
- Ежов, вероятно, лучший работник из тех, кого я знаю.
А знал он очень многих.
- Это редкий человек в том смысле, что, отдав ему приказание, можно его не проверять, - сказал Москвин. - Он всё сделает. У него только один недостаток, и его всё-таки надо проверять.
- А, значит, он что-то может сделать не так?
- Нет, он всё сделает как надо. Но он никогда не остановится. Во всяком деле есть известный предел, когда надо остановиться. Ежов никогда не останавливается...
Прошли годы, и на Лубянке Льву Разгону показали дело Софьи Александровны. Он увидел постановление об её аресте. Это был, собственно, ордер на арест Москвина. На нём обычная резолюция прокурора Вышинского: "Согласен". И резолюция Ежова: "К исполнению. Арестовать". Нарком подписал ордер и потом вдруг приписал: "И жену его тоже".
Её приговорили к высшей мере по постановлению ЦИК от 1 декабря 1934 года. Приговор приведён в исполнение.
После ХХ съезда она была реабилитирована. Следователь, который её допрашивал, дал показания. Он пишет, что она была арестована как ЧСИР - член семьи изменника Родины. Но следователей вызвал Ежов и приказал: "Получите от неё показания о том, что она хотела меня отравить".
- Почему Ежов решил расстрелять женщину, которая была к нему так добра? - задавался вопросом Лев Разгон. - Это тоже одна из тайн его странной и страшной души...
Главный инквизитор
В 1933 ГОДУ Николая Ивановича назначили председателем Центральной комиссии по чистке партии. На XVII съезде избрали заместителем председателя Комиссии партийного контроля, а вскоре он сменил Кагановича на посту председателя Комиссии партийного контроля.
1 февраля 1935 года Ежова избрали секретарём ЦК.
Секретарей ЦК помимо Сталина было всего трое: Жданов, работавший в Ленинграде, Каганович, больше занимавшийся наркоматом путей сообщения, и Ежов, который фактически и ведал всеми партийными делами. Сталин вызывал к себе Ежова чаще других членов партийного руководства, доверял ему, ценил его надёжность, безотказность и преданность. Чаще Сталин принимал только Молотова, главу правительства и второго человека в стране.
Такими пятнами можно гордиться
26 СЕНТЯБРЯ 1936 года Николая Ивановича назначили наркомом внутренних дел вместо Ягоды. Ежов сохранял все свои партийные должности, оставался секретарём ЦК и председателем Комиссии партийного контроля. Но Политбюро обязало его "девять десятых своего времени отдавать НКВД".
Назначение в наркомат внутренних дел не было для Ежова повышением. Его партийные должности были неизмеримо выше. Политические решения принимались в ЦК, наркомы были просто высокопоставленными исполнителями. Вот такого суперревностного исполнителя Сталин нашёл в лице Ежова. Он был человеком со стороны, ни с кем на Лубянке не связанным, никому не обязанным. Он, по мнению Сталина, мог и должен был действовать в тысячу раз активнее Ягоды, который слишком врос в аппарат госбезопасности.
А в партийном аппарате Сталин ищет себе в помощь человека поумнее и находит его в лице молодого Георгия Максимилиановича Маленкова, который возглавил отдел руководящих партийных кадров.
Дмитрий Трофимович Шепилов, будущий министр иностранных дел и секретарь ЦК при Хрущёве, в те годы работал в отделе науки ЦК. Однажды его вызвали к Ежову. На имя Сталина пришло письмо, в котором говорилось, что в Астраханском рыбном заповеднике окопались бывшие дворяне и белые офицеры. Письмо положили Сталину на стол. Он написал на нём: "Тов. Ежову - очистить от мусора".
"И вот мы у грозного и всемогущего Ежова, - вспоминает Шепилов. - Перед нами маленький, щуплый человек, к наружности которого больше всего подходило бы русское слово "плюгавый". Личико тоже маленькое, с нездоровой желтоватой кожей. Каштаново-рыжеватые волосы торчат неправильным бобриком и лоснятся. На одной щеке рубец. Плохие, с желтизной зубы. И только глаза запомнились надолго: серо-зелёные, впивающиеся в собеседника буравчиками, умные, как у кобры...
В ходе беседы он тяжело и натужно кашлял. Ходили слухи, что Ежов чахоточный. Он кашлял и сплёвывал прямо на роскошную ковровую дорожку тяжёлые жирные ошмётки слизи".
Ежов рьяно взялся за дело. Один из членов Политбюро зашёл в ЦК к Ежову, который только что вернулся с Лубянки, и, увидев, что у того на гимнастёрке пятна крови, спросил:
- Что случилось?
- Такими пятнами можно гордиться, - ответил Ежов. - Это кровь врагов революции.
Санкции прокурора не требуется
В ИЮЛЕ 1937-го все партийные комитеты, органы НКВД и прокуратуры получили инструкцию, подписанную Сталиным, Ежовым и Вышинским, "О порядке проведения и масштабности акций по изъятию остатков враждебных классов: бывших кулаков, активных антисоветских элементов и уголовников".
Затем Ежов подписал приказ N 00447 о начале 5 августа 1937 г. операции, которую следовало провести в течение четырёх месяцев. Все края и области получили разнарядку: сколько людей им следовало арестовать.
Арестованных делили на две категории. Арестованных по первой категории немедленно расстреливали, по второй - сажали в лагеря на срок от восьми до десяти лет.
Прокурор СССР Вышинский отправил шифротелеграмму прокурорам по всей стране: "Ознакомьтесь в НКВД с оперативным приказом Ежова от 30 июля 1937 г. за номером 00447... Соблюдения процессуальных норм и предварительных санкций на арест не требуется".
Расстрелять по всей стране предполагалось почти 76 тысяч человек, отправить в лагеря - около 20 тысяч. Приказ о чистке вызвал невиданный энтузиазм на местах - областные руководители просили ЦК разрешить им расстрелять и посадить побольше людей. Увеличение лимита по первой категории утверждал лично Сталин. Он никому не отказывал.
Любовь диктатора недолговечна
СТАЛИН называл наркома Ежевичкой. Ежов ему нравился тем, что не гнушался черновой работы. Один из следователей секретно-политического отдела НКВД с гордостью рассказывал товарищам, как к нему в кабинет зашёл нарком. Спросил, признаётся ли подследственный. "Когда я сказал, что нет, Николай Иванович как развернётся - и бац его по физиономии! И разъяснил: "Вот как их надо допрашивать!"
Сталин часто приглашал Ежова к себе, играл с ним в шахматы. Но барская любовь, тем более любовь диктатора, недолга.
27 января 1937 г. Ежову присвоили звание генерального комиссара государственной безопасности. На следующий день "Правда" напечатала его парадный портрет. 17 июля "за выдающиеся успехи в деле руководства органами НКВД по выполнению правительственного задания" Ежова наградили орденом Ленина.
27 июля орден ему вручил Калинин, который сказал, что "Николай Иванович проявил исключительно широко свои способности и добился превосходных результатов". Ежов, принимая орден, говорил: "Если человек работает в органах НКВД, значит, это наиболее преданный большевик, он беспредельно предан своей родине, своему правительству, своей партии, вождю партии товарищу Сталину".
В его честь небольшой город Сулимов на Северном Кавказе переименовали в Ежово-Черкесск. Имя Ежова гремело по всей стране. Его славили газеты. О нём слагали стихи:
Кто барсов отважней и зорче орлов?
Любимец страны зоркоглазый Ежов.
В 1938 г. Ежов написал в ЦК, Верховный Совет СССР и Верховный Совет РСФСР записку с предложением переименовать Москву в Сталинодар. Хотел услужить хозяину, сделать ему приятное, но не угадал. Сталин этого не захотел: чувствовал, что это будет плохо воспринято. И разозлился на Ежова. Хорошо, когда есть преданный и неутомимый исполнитель, но неумный Ежов стал его раздражать. Сталину нужен был новый человек. Столь же безжалостный, но более толковый.
23 ноября 1938 г. Ежов был у Сталина. Он провёл в кабинете генерального секретаря почти четыре часа - с 21.15 до часа ночи. Присутствовали также Молотов и Ворошилов, в то время главные доверенные лица Сталина.
В тот же день Ежов написал большое покаянное письмо Сталину, попросил освободить его от работы наркома внутренних дел и перечислил свои ошибки:
"Во-первых, совершенно очевидно, что я не справился с работой такого огромного и ответственного наркомата, не охватил всей суммы сложнейшей разведывательной работы.
Вина моя в том, что я вовремя не поставил этого вопроса во всей остроте, по-большевистски, перед ЦК ВКП(б).
Во-вторых, вина моя в том, что, видя ряд крупнейших недостатков в работе, больше того, даже критикуя эти недостатки у себя в наркомате, я одновременно не ставил этих вопросов перед ЦК. Довольствуясь отдельными успехами, замазывая недостатки, барахтался, один пытаясь выправить дело. Выправлялось туго - тогда нервничал.
В-третьих, во многих случаях политически не доверяя работнику, затягивал вопрос с его арестом, выжидал, пока подберут другого. По этим же деляческим мотивам во многих работниках ошибся, рекомендовал на ответственные посты, и они разоблачены сейчас как шпионы.
В-четвёртых, моя вина в том, что я проявил совершенно недопустимую для чекиста беспечность в деле решительной очистки отдела охраны членов ЦК и Политбюро. В особенности эта беспечность непростительна в деле затяжки ареста заговорщиков по Кремлю...
Несмотря на все эти большие недостатки и промахи в моей работе, должен сказать, что при повседневном руководстве ЦК НКВД погромил врагов здорово. Даю большевистское слово и обязательство перед ЦК ВКП(б) и перед тов. Сталиным учесть все эти уроки в своей дальнейшей работе, учесть свои ошибки, исправиться и на любом участке, где ЦК сочтёт необходимым меня использовать, оправдать доверие ЦК".
Даже такому человеку, как Ежов, была свойственна некоторая наивность. Уж Николай Иванович должен был бы понимать, что его ждёт. И всё же верил, что его, такого преданного Сталину человека, пощадят. Ну снимут с должности, ну арестуют, но не расстреляют же! За что его расстреливать?
Приговор окончательный
НА СУДЕ Ежов заявил: "Я почистил 14 тысяч чекистов. Но огромная моя вина заключается в том, что я мало их почистил".
"Жизнь мне, конечно, не сохранят... Прошу одно: расстреляйте меня спокойно, без мучений.
Ни суд, ни ЦК мне не поверят, что я невиновен. Я прошу, если жива моя мать, обеспечить ей старость и воспитать мою дочь.
Прошу не репрессировать моих родственников и земляков, так как они совершенно ни в чём не повинны.
Я прошу передать Сталину, что никогда в жизни политически не обманывал партию, о чём знают тысячи лиц, знающие мою честность и скромность.
Передайте Сталину, что умирать я буду с его именем на устах".
Военная коллегия Верховного суда справилась с его делом за один день.
Его приговорили к смертной казни "за измену Родине, вредительство, шпионаж, приготовление к совершению террористических актов, организацию убийств неугодных лиц".
В решении суда говорилось: "Приговор окончательный и на основании постановления ЦИК СССР от 1 декабря 1934 г. приводится в исполнение немедленно".
На следующий день, 4 февраля 1940 г., Ежов был расстрелян в подвале на Никольской улице.
В ИЮНЕ 1998 г. коллегия по военным делам Верховного суда отказалась реабилитировать Николая Ивановича Ежова.
Киров был обречён (часть 1)