10 ДЕКАБРЯ в Стокгольме вручают Нобелевские премии за 2003 год. Среди лауреатов - российский физик Виталий Гинзбург. Его награждение Нобелевкой было воспринято в нашей стране как очередная (и вполне заслуженная) победа отечественной науки. Во время недавней встречи с журналистами Виталий Лазаревич много рассказывал о своей жизни, делился воспоминаниями и мыслями о науке. Его последняя книга, кстати, так и называется - "О науке, о себе и о других". Предлагаем вниманию читателей выдержки из рассказа Виталия ГИНЗБУРГА и его книги.
О премии
Я УДИВЛЕН тому ажиотажу, который развернулся вокруг вручения мне Нобелевской премии. Но и, скажу честно, тронут. Есть мнение, что российских (а в прошлом - советских) ученых Нобелевский комитет обходит стороной. Что я думаю по этому поводу? Считаю, что в советский период мы заведомо потеряли только две премии. Особенно досадно, что за открытие эффекта комбинационного рассеивания света премию в 1930 году присудили индийскому ученому Раману, обойдя при этом наших физиков Ландсберга и Мандельштама. Ведь фактически они первыми получили вполне ясные данные по этому эффекту. Когда спустя 50 лет Нобелевский комитет рассекретил очередные архивы и стало ясно, кто за кого голосовал, выяснилось, что ведущие советские физики, получившие письма с предложением выдвинуть кандидатов на премию, сами же проигнорировали своих коллег. Разумеется, они знали о прекрасной работе Ландсберга и Мандельштама, но почему-то не выдвинули их. А Раман, между прочим, сам рассылал ученым письма с просьбой голосовать за него. Считаю, что Нобелевский комитет совершил вопиющую ошибку, отдав премию 1930 года одному лишь индийскому ученому.
О детстве
МОЙ отец впервые женился в возрасте 51 года. Матери было 28 лет. Я родился через два года, в 1916-м. Я ее практически не помню: она умерла от брюшного тифа, когда мне было четыре года.
Почти всю жизнь я прожил в Москве. Воспоминания о детстве тяжелые. Помню, году этак в 1920-м увидел, как по центру города едет телега, а на ней гробы, из которых торчат руки и ноги. Другое воспоминание тоже характерно для того времени: нам где-то удалось купить свежее мясо, но выяснилось, что это собака.
В школу я не ходил до 4-го класса. А когда пошел, то доучился только до 7-го. Кто-то где-то решил, что "полная" средняя школа в СССР не нужна, и ее ликвидировали. Возродили только через несколько лет, но я в итоге проучился лишь 4 года. Уже на физфаке МГУ за три месяца "прошел" недостающий школьный курс.
О войне
Я БЫЛ призван в армию в 1938 году, но являлся в то время аспирантом физфака (у меня на руках даже был документ, где я значился "эспирантом" - видимо, аспиранты тогда ассоциировались с модным языком эсперанто). Физфак добился отсрочки для нас. Не сомневаюсь: будь иначе, мои кости давно лежали бы в земле. Из моих товарищей по университету, попавших в армию, войну пережили единицы. Потом я еще пару раз пытался уйти на войну добровольно, но меня забраковали по состоянию здоровья в силу анекдотического стечения обстоятельств. В то время Академия наук была эвакуирована в Казань, переехал и наш институт, ФИАН. Немцы уже дошли до Волги, и я записался в десантные войска. Пока ждал повестки, нас все время посылали на какие-то работы. Я запомнил выгрузку бревен с барж. Работали все, включая знаменитых ученых Тамма, Ландсберга и других. Я, в частности, носил бревна "на козе" - это такие лямки, которые надевают подобно рюкзаку и кладут на них груз. Видимо, нагрузка была слишком велика, и как-то во рту у меня появилась кровь: наверное, лопнул сосудик. Тут же заподозрили туберкулез, отправили меня в диспансер. О десантных войсках пришлось забыть. Сейчас я не собираюсь кривить душой и говорить, что сожалею об этом. Но тогда настроение было такое, что лучше умереть в бою, чем оказаться в немецкой оккупации.
О ядерной программе
БОЛЬШЕ всего на свете Сталин хотел иметь атомную бомбу, а затем и водородную. В 1948 году к этой работе был привлечен Игорь Евгеньевич Тамм, которого я считаю своим учителем. Тамм создал научную команду, куда вошел я, ряд других сотрудников нашего отдела, в том числе и Сахаров. Мне кажется несколько забавным, как Сахаров попал в эту команду. Он был аспирантом, ничем особым в то время не отличался и вовсе не собирался заниматься ядерными делами. Но у него были семейные трудности, из-за которых он не имел своей жилплощади. И тогда директор института обратился к Тамму с просьбой: "Включите Сахарова в список - может быть, удастся добыть ему комнату". Несмотря на его диссидентство и осложнения, которые иногда из-за этого возникали, в нашем отделе к Андрею Дмитриевичу относились очень тепло.
На "объект", в Арзамас-16 "атомная команда" уехала в 1950 году. Мне пришлось остаться в Москве: сказалось то, что я был женат на ссыльной - супруга тогда находилась в Горьком. Тем не менее к двери моей квартиры в Москве поставили часового. Так и работал. Степень секретности была чудовищная, просто идиотская! В отчетах вместо слова "уран" мы должны были писать "железо", причем от руки. В первой половине 50-х годов начались наши работы по термоядерному синтезу. Мои отчеты даже куда-то "пошли", но вскоре я был отстранен от этой работы. Берия дал указание, что, "учитывая особую секретность разработки нового типа реактора, надо обеспечить тщательный подбор людей". Этого "тщательного подбора" я и не выдержал. Из-за моей "политической неблагонадежности" мне даже перестали показывать мои собственные отчеты по термояду!
О Сталине
В ЭТОМ году 5 марта я проснулся среди ночи, сел и написал эссе. Для себя. С 5 марта связано одно из сильнейших впечатлений моей жизни. В этот день умер не только Сталин, но и Прокофьев. Так вот, в газетах не было ни одной строчки о смерти Прокофьева. Через 5 лет, я это хорошо помню, все произошло с точностью до наоборот. Газеты писали: пять лет назад ушел из жизни великий композитор Прокофьев. И ни одной строчки о смерти Сталина.
Сам я вступил в партию в 1944 году. Был убежденным коммунистом, считал Сталина великим учителем и т. д. Только после его смерти все понял.
Об академии
МНЕ МНОГОЕ не нравится в Академии наук, и я не скрываю этого. Например, не нравится, что в академии мало женщин - для меня очевидно, что это следствие некоторой дискриминации. В советские времена я не раз высказывался против привилегий материального характера у членов Академии наук. Ведь привилегии самым пагубным образом сказывались на выборах, в академию стремились попасть не только ученые, но и конструкторы, крупные чиновники и т. д. Впрочем, были и другие существенные минусы. В частности, царящий в нашей науке фантастический бюрократизм. Многие недостатки до сих пор не изжиты.
Астральная несовместимость